Я хотел бы попробовать, по крайней мере, попытаться коснуться такой непростой темы, как соотношение канона и творчества, то есть непосредственного участия художника как творческой личности в создании современного произведения иконописи, церковного христианского искусства, попробовать дать вразумительный ответ, что же такое этот самый канон, потому что есть соборные постановления, но это современному автору ничем не помогает, так как в этой области накопилось много странных стереотипов и неясностей, например получается путаница, когда говоря о каноне начинают говорить о стиле, — сейчас, в нашу замечательную информативную эпоху, изобилующую всякими массмедийными возможностями, — мы знаем все, у нас постоянно идет поток информации и мы видели кучу всего и начинается путаница запутывание именно в стилях, потому что кто-то говорит Византия, кто-то Классицизм, кто-то Московская школа, — но это все разговоры о стилях, а ведь это совершенно разные вещи, потому что церковные христианские художники, творящие в определенную историческую эпоху, не ставили себе задачу соответствовать определенному стилю, — это потом это стали называть стилем, а для той эпохи это было естественное состояние.
Канон при верном понимании дает художнику колоссальные возможности, тут есть на что опереться, от чего оттолкнуться, здесь огромное поле деятельности и богатство для самого взыскательного художника. И когда говорят, — ну, вы работаете в рамках канонического искусства, это все скучно, это не интересно, — это не так. На самом деле это безумно интересно, но только если это понимать, как только направление для творческого процесса. Поэтому к канону надо относиться как скорее не к чему-то запрещающему, со знаком минус, а как замечательной вещи, которая дает художнику направление, и, кроме того, канон является коллективным опытом многих поколений, то, что называется церковное предание, какое-то коллективное сознание, коллективный опыт. Когда художник начинает им пользоваться, он выступает уже не как самостоятельный человек, а присоединяется именно к сумме этого опыта, он начинает не с нуля, а следует какому-то направлению. Это очень важно и здорово, но тут возникает определенная проблема, наверное, тем, кто сталкивался с такими вещами очень знакомая – а что дальше? Есть прекрасные образцы, которые мы все знаем, видим, но что делать с ними? Повторять? Тогда это называется уже не творческая вещь, а копирование.
Доходит дело до каких-то парадоксальных вещей, когда, например, студента просят написать икону, как он это чувствует и понимает, и ему говорят — ну сразу видно, что это современная работа, — получается странная ситуация – тогда какое изначальное требование? – Делать подделку?
Но всем этим надо заниматься, потому что нет другого способа, иначе наше современное православное искусство будет заходить в тупик. И, собственно говоря, если совершить даже самый поверхностный исторический экскурс, мы увидим, что это уже в истории происходило и не раз. Например, опыт старообрядческих писем и 19 века, когда вообще произошла совсем парадоксальная вещь, — при самой яростной ненависти к католичеству, православные умудрились наполнить свои храмы самым дурновкусным, третичным даже, а не вторичным искусством европейской моды той эпохи. И это происходит оттого, что к этому времени православное искусство не дало в той исторической ситуации адекватного ответа на вопросы, которые к этому времени происходили, и так будет всегда, когда боязнь вдохнуть реальную жизнь, сделать действительным и действенным ,полным сил, духовной радости и творчества собственное предание и духовное наследие, приводит к разного рода нелепым попыткам законсервировать старину разного рода репродуцированием.
Канон – это то направление, которое задается художнику, когда он начинает работать, а дальше он сам, — это личное творческое усилие человека, это своего рода риск, потому что может получиться, а может и не получится. И это определенная ответственность и это страшно — есть определенный испуг по поводу творчества, что творчество несет в себе чуть ли не демоническое начало и что всякий человек, прикасающийся к творчеству, сразу оказывается за гранью чего-то.
И что это жутко опасно и надо этого всячески избегать, потому что это разрушает стереотипы, противоречит охранительным требованиям канона – на самом деле, в большой степени боязнь творчества обусловлена этой завуалированной боязнью личной ответственности, конечно легче от всего этого убежать просто, потому что творчество действительно непредсказуемо.
Иконопись хотя бы по ряду профессионально-формальных признаков, таких как – человек пользуется красками, кистями, — все-таки некий художественный процесс. И этот процесс имеет собственную психологическую динамику. Художественное творчество – это вещь целиком спонтанная и эмоциональная. То есть когда человек творит, он действует на спонтанном уровне и только таким образом что-то может происходить. И ни каким иным образом. И когда человек имеет в сумме какое-то знание, и тогда организуется каким-то образом этот материал. И только таким образом может произойти что-то значительное при создании художественного произведения. И возникает такой парадокс, что если говорить, — я буду следовать определенным вещам, — то кончается непосредственно художественная деятельность. Известный психологический факт, если человек задумался, как ему провести идеальную прямую линию от точки А до В, весь мобилизовался, собрался, то у него ничего не получится. Это то же самое как если человек идет по улице и собирается контролировать каждый свой следующий шаг, то он обязательно споткнется и разобьет себе лоб. Потому что мы идем, и это само собой так происходит. Точно так же художник. Когда он что-то делает, он не контролирует свои действия, когда человек оглядывается на образец, он не может создать какого-то произведения, которое другого человека может убедить. Современного человека интересуют вещи в первую очередь настоящие – наступил момент, когда все просто объелись всякой туфты. Каждый легко чувствует разницу между аутентичной древней вещью и подделкой, пусть и высокопрофессиональной. И когда люди приходят в церковь и видят там только какие-то среднестатистические вещи, это не может захватить, как-то обрадовать, убедить, о чем-либо свидетельствовать.
И еще получается такая вещь, что за эти 20 лет, в которые этот процесс происходит, то есть икона конца — начала, уже наметились какие-то тенденции к тому что эта область стала вариться сама в себе, в рамках узкопрофессиональной деятельности кажется, что происходит некий художественный процесс, На самом деле , если немножечко сменить оптику и посмотреть на это дело глазами марсианина, стороннего человека, это все глубоко неинтересные вещи. Это вещи не способные свидетельствовать об истине, о христианстве, они свет в мир неспособны нести. Почему? – потому что из них изначально вынута содержательная начинка. То есть что такое произведение искусства? Это некий материальный объект, который несет на себе следы духовного творческого усилия. Там этого просто нет по определению. Это какие-то мертворожденные вещи и зачем они нужны, в общем-то, не очень понятно. Если для какого-то среднестатистического наполнения, то, наверное, да. Наверное, это необходимо, наверное, это тоже нормальный процесс. Но это не есть норма, и не есть то, к чему следует призывать как к норме христианского искусства, что должно быть только вот так.
Простым умственным усилием решить, что икона 3 тыс. будет такая и такая, — бессмысленно и невозможно. Важно, что есть люди, которые этим серьезно занимаются, — это достаточно серьезный процесс и что-то тут происходит, и это самое интересное, потому что из этого выйдет, неизвестно. Если это будет происходить, так как это уже было, получится то же самое, что православному искусству сказать нечего. Тогда надо будет констатировать, что иконопись – это явление средневекового искусства, которое началось и закончилось в соответственных веках. Вот и все.