Маленькое пояснение
Если жизнь христианина по дням — от Чаши до Чаши, то по годам от Великого поста до Великого поста. Венчающие его Страстная и Пасха- то, увы, недолгое время, когда наше существо реально ближе к Нему, чем к самому себе. В чувствах, от которых меньше всего хочется отвлекаться, в часах и минутах, которые больше всего хочется задержать. Для художника, это означает еще и острое желание их выразить.
Но как быть здесь фотографу, для которого задним числом ничего нет? Восстановление времени через вторичное переживание — прерогатива кисти и кино. Синхронизация непосредственного переживания и его отображения – единственное в своем роде преимущество фотографии. И беспощадный тест для самого фотографа.
…Произведение искусства интересно мне лишь тогда, когда оно — явное чудо. Непредсказуемое не только для зрителя, но и для самого художника. Последнее можно рассматривать уже как признак откровения, свидетельство свыше. На таком фоне наши человеческие «замыслы», «проекты», «идеи» в лучшем случае смешны. Таинственный мир Божий самодостаточен и символичен сплошь — даже самое фрагментарное его изображение об этом свидетельствует. А жизнь Церкви, будучи изначально жизнью в тайне, есть, несомненно, высший опыт символизации (символ — от греческого «симбалло» — «соединяю», «держу вместе» — в изначальном смысле вовсе не знак или отображение, а инструмент явления одной реальности через другую). Его визуальное отражение — заведомая сверхреальность, а усвоение ее — естественный вопрос личного опыта.
…Снимать на Страстной и в первые в минуты Пасхи я стал в 2002 году — вслепую, на ощупь, не загадывая ни каких «серий», и с самого начала через силу. Открывавшиеся формы поражали своим мистическим богатством, а картинки, за единичными исключениями, своей сюжетной бедностью. В 2006 году я взялся за камеру из чувства долга. Что и как делал, едва помню, но ключевые восемь из двенадцати представленных фотографий пришли именно тогда. Евангельский текст и Пасхальная стихира выстроили окончательный ряд или он сам сложился — теперь и не знаю.
…Каждое изображение серии «Воистину воскресе!» отпечатано с одного негатива и напрямую — никаких компьютерных игр. Последовательность сюжетов строго соответствует Евангельским событиям и порядку церковных служб. Но первые два, относящиеся ко Входу в Иерусалим, в корне противоречат традиционной радости праздника и требуют объяснений.
Зловещая двойственность этого события, особо отмеченная у Иоанна эквивалентом Гефсиманской молитвы, обязывает безоговорочно отнести Вход в Иерусалим к Страстной седмице. Мы должны сами себе ответить, с кем мы в этот день? С Тем, кто входит, или с теми, кто встречает? Если с теми, кто встречает, то логично было в Великую Пятницу утром орать «Распни!» ввиду горького разочарования в несостоявшемся земном царе. А если с Тем, кто входит, то какие вербочки сброс поста?! Наша радость на Великую Субботу — от предзнания Воскресения. Наш ужас на Вход в Иерусалим — от предзнания Гефсимании, суда, бичей и Голгофы. Рановато радоваться.
Остальные десять сюжетов звучат вполне традиционно. Их символическая насыщенность раскроется каждому индивидуально — в меру его воцерковленности, зрительского опыта и… терпения. Для тех, кто пока далек от Церкви, остается «визуальная музыка». А для меня самого? А для меня самого — «Нынче отпущаеши…», хотя это даже и не просьба, поскольку «…не чего я хочу, а чего Ты».