Первое послание к коринфянам 1:10–18; Евангелие от Матфея 14:14–22;
Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
Ну вот эту историю о насыщении многих-многих людей пятью хлебами и двумя рыбками мы читаем с вами несколько раз в течение года и уже говорили с вами, наверное, десятки раз на эту тему. И можно было бы совсем об этом не говорить. Но, во-первых, этот отрывок, как мне кажется, прекрасно дополняет апостольское зачало, отрывок из Послания Павла к коринфянам, и мы об этом еще скажем. Это во-первых. А во-вторых, есть какой-то вот такой момент в этом рассказе, на который мы с вами, в принципе, каждый раз обращаем внимание, но очень часто это остается только на словах, в нашу жизнь это часто не входит.
Здесь можно до бесконечности пытаться комментировать, пытаться объяснить, каким образом совершилось это чудо. Кто-то говорит о реальном, так сказать чудесном умножении вещества. Хотя, конечно, вот так чисто зрительно представить себе это трудно — как эти пять хлебов превращаются в десять, пятнадцать, двадцать и так далее. Ну, для Бога нет ничего невозможного. Можно пытаться объяснить это тем, что апостолы подали пример и все стали доставать свои там какие-то узелки — ведь не с пустыми же руками они там были, откуда-то короба-то эти взялись, которые потом наполняли остатками. Значит, люди шли с чем-то, что-то у них было, И они стали делиться друг с другом, и все наелись, и… Не это важно. Важно другое в этот момент — что чудо возможно тогда, когда кто-то из людей готов делиться с другим. Когда готов отдать всё, что у него есть. Вот у кого-то были эти пять хлебов и эти две рыбки. Он мог очень сытно и вкусно наесться. Он мог поделить это с кем-то из своих самых-самых близких — и на двоих-троих этого вполне хватило бы. Но он отдает всё! И тогда становится возможным чудо. Как Бог совершил это чудо — мы не знаем. Чудо оно и есть чудо — когда его невозможно объяснить и не надо объяснять. Но чудо всегда возможно только там, где есть кто-то, кто готов жертвовать. Вот это очень важный момент.
И вот этот важный момент прекрасно дополняет апостольское зачало. Павел пишет к коринфянам, но он пишет, в принципе это всем нам. Он пишет о Церкви: что в Церкви все должны быть едины, что в Церкви все должны быть заодно. «А у вас, я слышал, разделение, вы всё делитесь: мы такие, мы Кифины, мы Павловы, мы Аполлосовы… » Это ведь не просто так, эти имена, — кому какой батюшка больше нравится. Знаете, как бывает, когда многоклирный приход, ну как вот в Косьме: кто-то там к Джованни ходит, кто-то к отцу Александру, кто-то там отца Ивана Власова любит, почитает, кто-то — там сейчас новый батюшка Александр Константинов появился, кто-то к нему пойдет.… Не об этом речь. Тут вот эти имена ведь не просто так. В ранней Церкви Павел почитается таким сокрушителем традиций, разрушителем устоев, постоянно что-то несущим новое, скажем так: то он выходит на проповедь язычникам, то он отменяет обрезание, то он там еще что-то. Кифа, Петр, — это символ такой стабильности, несокрушимости, неповрежденности традиционных ценностей, скажем так. Хотя и у него бывают, говоря современным языком, проколы: помните, как он с сотником там, с этим римским? Пошел к нему в дом, ел там у него, крестил, потом отчитываться пришлось. Но тем не менее он… А Аполлос! Аполлос — это ученый, это философ. Он из Александрии, он из Египта. Там эти александрийские евреи, община — они все такие просвещенные, продвинутые, как сейчас сказали бы, катехизированные, воцерковленные, библейско-богословский институт какой-нибудь закончили и так далее. Интеллектуалы такие. И вот они делятся, они спорят, какой должна быть Церковь: должна ли она быть вот такой разрушительной, всё сокрушающей; должна ли она быть твердой, как скала, несокрушимой; должна ли она быть интеллектуальной и так далее.
А Павел пишет «Всё должно быть единым». И что в Церкви для всех есть место: и для интеллектуалов, и для вот этих революционеров, обновленцев, и для традиционалистов, консерваторов… Все должны собраться вокруг Христа, все должны собраться вокруг Креста Господня! Потому что христианство и Церковь не для того, чтобы кто-то выпендрился, не для того, чтобы кто-то над кем-то там возвысился. А христианство для того, чтоб этот мир спасен был. А спасается он Крестом Господним. И каждый из нас должен об этом помнить. И не себя выставлять. Или своего батюшку. А Христа, и Христа, притом, распятого.
Слово «крестный» — главное слово в Евангелии. И апостол Павел пишет: «Для погибающих, для тех, кто не понимает, что такое христианство, для людей поверхностных слово о кресте — юродство». Безумие, сумасшествие. В современном переводе там так и есть. В синодальном переводе «юродство проповеди». Но слово «юродство» — оно такое благочестивое, мы уже забыли, что́ на самом деле оно означает, это слово. Для нас «юродивый» — это «святой». А Павел его употребляет в его прямом смысле, в подлиннике там это «безумие проповеди»! Это «глупость проповеди», «идиотизм проповеди». То есть для этого мира проповедь Евангелия, Евангелие, христианство — это что-то совершенно невозможное, это безумное. Но мы, говорит, именно это и проповедуем, именно это и принять нужно, именно с этим и жить нужно. Но ведь действительно. Как ? Блаженны нищие, блаженны нищие духом. Блаженны плачущие. Блаженны, когда вас бьют, пинают, гонят и так далее. Ударили по правой щеке — подставь левую. С тебя снимают верхнюю одежду, а ты отдай и нижнюю. Просят деньги — дай, и не жди что тебе вернут назад. Тебя проклинают, а ты в ответ благословляй. Ну не безумие ли это? Для этого мира безумие. Но для нас, спасаемых, это и есть вот та сила Божия, которой только и можно жить в этом безумном, безумном, безумном мире. Так что давайте — вот для того, чтобы жить в этом безумном, безумном, безумном мире и чтобы он был не таким безумным, безумным, безумным, мы должны быть хотя бы едиными. Ужасно не то, что мир делится, ужасно не то, что люди постоянно делятся на «наши» и «не наши» «свои» и «чужие», «правильные» и «неправильные». Белые, черные, желтые, по цвету кожи. По языку, по национальности, по партийным убеждениям… Помните, у Свифта народ делился, партии там, с какого конца яйцо разбивать, — остроконечники и тупоконечники. Вот у нас скоро уже и по этому признаку начнут делить. Но страшно-то то, что мы, люди называющие себя христианами, последователями Христа, вместо того, чтобы соединять, вместо того, чтобы цементировать, склеивать вот это вот всё разваливающееся, мы сами больше всех вносим расколы. Мы сами придумываем, ищем, за что бы зацепиться и к чему бы придраться: вот там не так верят, там не так крестятся, там не так на иконы смотрят. А там вообще не пойми на каком языке, почему не на церковнославянском? Так что, вот это очень-очень важно. Господь нам дает пример. Он эти пять тысяч, там разные люди, наверное из разных народов, из разных мест пришли, собрались. И они все насытились, они все остались довольными, скажем так, им всем было хорошо рядом со Христом. Христос собирает, Христос пришел для того, чтобы, как мы можем вспомнить у апостола Павла опять же, в его послании, он пишет, что Христос пришел, для того, чтобы в Себе Самом соединить человека с Богом. Но для того, чтобы человека соединить с Богом, этот человек должен быть цельным, он должен здесь соединиться. А мы все время ищем — какие-то границы устанавливаем, какие-то разделения и так далее. Давайте задумаемся об этом. Да хранит вас Господь!