Литургия является основой и центром всего, что совершается в Церкви. Вся православная богослужебная традиция готовит лишь к одному – к Евхаристии. Но все ли происходящее на Литургии мы можем понять и пережить духовно?
В этой книге известный священник, протоиерей Алексей Уминский рассказывает о смысле, значении Таинства Евхаристии и шаг за шагом разъясняет все действия, совершающиеся на службе Божественной Литургии. Текст Божественной литургии напечатан крупным шрифтом с выделением песнопений; во второй части дается объяснение смысла и значения таинства Евхаристии, а также всех действий, совершаемых священнослужителями.
Молитва — то, с чего начинается и чем заканчивается день христианина. Но как сделать так, чтобы утреннее и вечернее правила стали настоящим разговором с Небесным Отцом, а не механическим вычитыванием древних текстов? Новая книга отца Алексея Уминского — актуальный разговор о молитве современных христиан.
Отрывок из книги.
Молитва: мой личный выбор
Для современных православных личный опыт молитвы — это проблема, так как в традиции (может быть, не абсолютной, но достаточно долгой) нашей Церкви молитва христианина является не его собственным обращением к Богу, а следованием образцам, выбранным для нас великими духовными авторитетами прошлого. В православной традиции существует так называемое молитвенное правило, состоящее из большого количества утренних и вечерних молитв. Есть еще правило ко Святому Причащению — это три канона, к которым многие прибавляют акафисты, плюс само последование ко Святому Причащению. Есть и другие образцы молитвы: например, многие любят молиться по Псалтири. Это тоже высокий образчик, более того, Псалтирь является текстовой основой богослужения, и те, кто любит Псалтирь, читает, молится псалмами, включены и в богослужебную молитву Церкви.
Тем не менее все эти молитвы имеют одну особенность: к каждому отдельному человеку лично они пока не имеют никакого отношения. И получается, что, начиная молиться по предложенному образцу, по некоему лекалу, очень возвышенному и выверенному, мы попадаем в пространство, изначально ограниченное определенной формой, количеством и наполнением — смыслом молитв.
Когда-то человечество, и Церковь в частности, жило в условиях традиционного бытового христианства, сословного общества, сохранявшего старинный племенной архетип отношений: община, сословие и государство хранились устоявшимися общественными отношениями, которые распространялись на все сферы жизни. И как это ни парадоксально звучит, Церковь, которую Бог сотворил надмирной и неотмирной, в конечном итоге естественным образом вошла в этот комплекс отношений. Церковь очень социализировалась, за века стала традиционно-бытовой, в таком сохранном обществе это неизбежно. И для многих поколений вопрос выбора личной молитвы, вопрос «как я молюсь, почему молюсь так, а не иначе?» не стоял. Как не стоял и такой, например, вопрос — «как я создаю семью?». Или «почему я исповедую православие?». Большинство вопросов решались не личным выбором: за ребенка, юношу выбор делали родители, либо он был предопределен самим фактом рождения в данной стране. Человек не выбирал, к какой Церкви принадлежать, какой профессией заняться, в общем, ничего не выбирал.
Можно сказать, христианство, бывшее в тот период очень сильным, стабильным, опиравшимся на колоссальный пласт христианской культуры, — ведь и наука, и государственность были созданы христианской цивилизацией,— отодвигало личную ответственность за семью, за воспитание детей, за Церковь, за веру, и за молитву в том числе, на второй план, так как эти вопросы были уже решены, апробированы опытом и не было никакого смысла изобретать и придумывать что-то новое. И вдруг этот удобный отлаженный механизм сломался. К XIX веку, а в Западной Европе чуть пораньше, в эпоху Просвещения, он стал давать сбои. И на первый план в ХХ и ХXI веках вышел личностный выбор. Устойчивые парадигмы, гарантирующие стабильность брака, веры, Церкви, государства, перестали работать. ХХ век все взорвал, все разломал своими революциями, войнами, геноцидами, холокостами, газовыми камерами, ГУЛАГами… Единственное, где в советский период еще сохранялась социальная парадигма, — это в коллективизме. Коллективизм хранил семью, хранил морально-нравственный облик советского человека. Но недолго — все это тоже рухнуло.
Нынешний мир крайне индивидуализирован, сверхэкзистенциален. Каждый отвечает только за себя и за свой выбор. Именно поэтому мир сейчас настолько непонятен, настолько ужасающ — ведь личный выбор предполагает колоссальное количество ошибок. И все возможные ошибки, которые мог сотворить человек, сделаны и еще умножены на сто.
У западных стран больший опыт личного выбора, и мы с ужасом смотрим на них, думая, какая западная цивилизация прогнившая и отвратительная, а вот мы-то не такие… Подождите еще лет пять. Они просто столкнулись с этим гораздо раньше нас и раньше стали делать ошибки и отвечать за них — или не отвечать, потому что отвечать за ошибки никто не хочет. Но и мы сейчас в том же самом положении, идем по тому же пути. Не по пути западных ценностей, западной цивилизации — процесс, о котором я говорю, не имеет отношения ни к либеральной идеологии, ни к консервативной, ни к какой, а только к изменившемуся миру, к тому, что всякий человек теперь личностно отвечает за каждый свой шаг. Поэтому, кстати, так тяжело создать православную семью. Православную семью теперь создают не родители, а православные, как им кажется, молодые люди, которые не знают, как это делается. И никто не может им помочь. Семьи рушатся — везде, одинаковым образом, не потому, что какими-то темными силами ведется целенаправленная война против семьи, а потому что царствует личный выбор.
Люди теряют веру, которую, как они думали, обрели в начале своей романтической обращенности ко Христу. Оказалось, что дальше надо идти самому. А если ты пытаешься опираться на конкретные старинные социальные опоры, о которых написано в книгах XIX века, или в церковных канонах, или в истории Церкви, или в житиях святых, или даже в прекрасном романе Ивана Шмелева «Лето Господне», — то они не работают, и ты вдруг оказываешься непонятно где. Кто я? Что со мной происходит? Я не знаю. Личностный выбор очень сложен, ответственен и жесток. Люди теряют веру, уходят из Церкви, едва в нее вступив, разводятся, едва создав брак…
И я уже не удивляюсь, что второй брак у многих гораздо более удачный, и даже не гораздо более, а просто настоящий, хороший, сложившийся, счастливый брак. Потому что люди чему-то научились. И понятно, почему молодые люди не торопятся заводить семью, а используют пробные отношения… И почему подростки уходят из Церкви… Все это лежит в плоскости ответа на вопрос «кто мы и в каком мире мы живем?». И в этом же плане мы сегодня просто обязаны задуматься о нашем личностном отношении к молитве — как мы молимся, какими словами мы молимся… Почему мы молимся именно так? Почему молитва занимает у нас столько-то времени и сколько должна занимать? Как научиться молитве? Что для меня молитва? Каким образом я говорю через нее с Богом? Каким образом получаю ответ? Как Бог слышит меня? Как я слышу Его? Что меняет молитва в моей жизни? И должна ли она что-то менять?[/show_more]
Книга протоиерея Алексия Уминского, священника Русской Православной Церкви, настоятеля московского храма Святой Троицы в Хохлах, подготовлена на основе материалов интернет-портала «Православие и мир». В нее вошли лекции, беседы, проповеди разных лет.
[show_more color=»#696969″ more=»Ознакомиться с описанием книги…» less=»Свернуть…»]»О Евангелии всегда говорить очень сложно, потому что эта книга настолько несопоставима с нашей жизнью, что всегда как-то теряешься. А с другой стороны, у нас никакого другого выхода нет, кроме как жить по Евангелию. Эта проблема несопоставимости жизни по-человечески с жизнью по Евангелию в нашем сознании трансформируется в то, что мы начинаем в большей степени прилепляться к второстепенному и ценить его, считая его главным. И когда это второстепенное меняется, у нас возникает ощущение, что земля уходит из-под ног. Вспомните старообрядческий раскол. Ну, казалось бы, смысл-то в чем? Почему вдруг людям так оказалось важным двоеперстие, или ударения, или «хождение посолонь», или еще что-то такое, что, в общем-то, к жизни во Христе отношения не имеет и не является христианством вообще? У меня ощущение, что мы входим в некий новый период нового старообрядчества, когда для нас второстепенное является знаком христианства, когда мы определяем свою жизнь во Христе тем, как исполняется богослужебный круг, как мы этот богослужебный круг для себя воспринимаем, как мы воцерковляемся. В чем заключается воцерковление сегодня? В том, чтобы человек благополучно стал как все: по воскресеньям приходил в храм, регулярно исповедовался и причащался, соблюдал посты, утренние-вечерние правила, три канона перед Причастием и все, как положено. О чем священник спрашивает обычно на исповеди человека? Утренние и вечерние правила читаете? Посты соблюдаете? Ко Причастию готовились? А вопрос, как живет человек по Евангелию, не задается вообще! Даже не осмысляется никем – ни священниками, ни народом Божиим. И это одна из величайших проблем, которые существуют в нашей церковной жизни. Евангелие отошло на второй план – по понятным причинам. Нам очень неудобно жить с Евангелием, нам очень тяжело переносить на себя евангельские слова. Как многих смущает поразительный фильм Дрейера «Слово» о том, как человек, христианин, воскрешает мертвых. Ну, как же так, он в прелести! А с другой стороны, давайте откроем Евангелие от Марка и прочтем: Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет. Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы (Мк. 16, 16–18). Когда мы читаем эти слова, кто-нибудь их к себе применяет? Для кого написаны эти слова? Для кого написаны слова про веру, которая может двигать горами? Для кого написаны слова: «Господи, повели мне к Тебе идти по воде»? И такое ощущение, что когда мы читаем Евангелие, мы говорим – это не про нас, это про кого-то другого написано, это к нам отношения не имеет. Но как только мы решаем для себя, что что-то в Евангелии к нам отношения не имеет, то мы – шаг за шагом – начинаем отказываться от Евангелия. И тогда Евангелие становится для нас одной из форм молитвенного правила. Мы совершенно не понимаем, что Евангелие для нас написано, и жить нам по нему надо, мерить себя по нему надо. И исполнять его нам надо.»
Что значит идти за Христом? В чем главное содержание нашей веры? Кто я в Евангелии? Можем ли мы сказать Богу: «Все мое – Твое»? Готовы ли мы прикоснуться к язвам Христа? Что такое Церковь и зачем она нужна? Что современный человек хочет от Церкви? Может ли Церковь быть благополучной? Не является ли наша жизнь во Христе хождением по церковному кругу? Как сохранить любовь и не вырастить ребенка атеистом? Можно ли спастись в большом городе? Эти и многие другие вопросы ставит и пытается дать на них ответы наш современник. С нами, порой жестко, беседует умный, тонкий, а главное, очень не равнодушный человек. Его размышления не дают успокоиться. Христос воскресает в ранах, в язвах. И если твой Учитель воскрес для тебя таким, то и путь за Ним будет таким же. Когда человек способен Такого коснуться, его радость уже не покинет, что бы с ним ни произошло. [/show_more]
19 марта на Первых миссионерских курсах, организованных Миссионерской комиссией при Епархиальном совете г. Москвы при поддержке Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета и фонда «Миссия Кирилла и Мефодия», протоиерей Алексий Уминский прочитал лекцию, посвященную современной церковной общине. Совместное чаепитие = община?
Сегодня, может быть, как никогда за последнее время, Церковь переживает период вызовов со стороны общества, в обществе от Церкви ждут вразумительных ответов и обращений. Миссия Церкви, собственно говоря, и заключается в том, чтобы мы могли найти язык с нашим окружением. Очень много в последнее время сказано о том, что одной из форм миссии является общинная жизнь. Об общинной жизни очень много говорит Святейший патриарх, давно уже звучит призыв к каждому храму стать общиной. Но не очень понятно, в чем эта общинность может заключаться, и каким образом обычный приход в том историческом понимании, которое сложилось за последние 50 лет, может превращаться в общину.
Очень часто думают и решают, что общинность возникает тогда, когда после литургии прихожане собираются попить чай, или когда прихожане собираются вместе в какую-то паломническую поездку, или когда они собираются вместе на пикник, на футбольный матч или на какое-то совместное мероприятие. Тогда кажется, что сделать из прихода общину очень просто. Надо просто после литургии всех позвать выпить вместе чай, спеть песни под гитару, и таким образом общинная жизнь сама собой произойдет. Тоска друг по другу
В этом есть определенное искушение: конечно, недостаточность человечности в нашей Церкви ощущается всеми и давно. Отсутствие человечности заключается и в том, что никто ни с кем не разговаривает.
По-человечески никто никому в Церкви сильно не нужен, потому что каждый приходит в храм за своим. Когда появляется возможность после литургии по-человечески пообщаться, каким-то образом что-то обсудить, чему-то вместе порадоваться — это огромное благо. Тоска по человеческому общению и тоска друг по другу в Церкви достаточно высока.
Надо сказать, что это отсутствие человечности в сегодняшней жизни нашего церковного общества – тоже востребованность нашего общества. Общество ждет сейчас от Церкви простых человеческих слов, простых человеческих отношений и человеческого взгляда на происходящее.
Это наша большая проблема – отсутствие человечности в богочеловечном организме. Но все-таки хотелось бы сразу сказать о том, что настоящая община подразумевает нечто больше, нежели просто посиделки после литургии и даже общие хорошие дела: организация праздника в приюте для престарелых или доме ребенка. Это что-то иное, и это иное должно быть определено нами как то, что в нашей церкви до конца не родилось, до конца не произошло или было воспринято как неглавное. Я бы назвал это жизнью по Евангелию. Благополучная Церковь?
За 20 лет возрождения Церкви было сделано колоссально много для того, чтобы Церковь стала мощным институтом в мощно организованном государстве.
Мне кажется очень важно определить для себя: стремление к внешнему благополучию церковной жизни — это одно из искушений. Насколько Церковь имеет право быть благополучной? Насколько стремление к благополучию онтологично тому, к чему призывает нас Христос? И может ли благополучная Церковь, уверенная в себе, вообще выходить со словом «миссионерство» к кому-то? Будет ли услышана благополучная Церковь в современном, да и вообще в любом мире?
Надо сказать, что в жизни земной Церкви есть такие противоречия. Путь за Христом: «Аще кто хочет за Мной идти, да отвергнется от себя, возьмет крест и идет. Те, кто хочет душу спасти, потеряют ее, а кто потеряет ее с пользой для человека, тот приобретет весь мир», помните Евангелие?
А с другой стороны, стремление земной церкви, стремление церкви как устроения, в том числе человеческого, — построить свою миссию в форме не просто взаимодействия с государством, но и в уверенной поддержке неких внешних структур. Понимаете, о чем я говорю?
Прослеживающееся сегодня стремление к благополучной Церкви очевидно. Церковь имеет свою власть, свое очень сильное влияние, свои защищаемые определенным образом права, серьезные отношения с государством, гарантирующие Церкви определенные вещи…
Все это постоянно дает возможность Церкви все больше и больше укреплять свои позиции: требовать от государства преподавания религиозных дисциплин в школе, священства в армии и так далее. Эти вещи развиваются только тогда, когда Церковь чувствует поддержку от таких структур, в которых она эти свои потенции никак не может иначе исполнить. Не может Церковь социально служить в мире, если государство не даст ей возможности посещать в тюрьмах заключенных, организовывать приюты для сирот и для престарелых, кормить бездомных. Для этого нужны налаженные отношения с государством, серьезные центры взаимодействия. Всем понятно, что, когда Церковь пытается наладить такие вещи, она действует отчасти как государственная структура, которой нужны те же самые знаки власти, влияния, уверенности в себе, благополучия, которые бы показали мощь этой организации и способность ее в этом мире совершать свое служение. Читать далее Благополучная Церковь
